|
|
|
|
|
|
|
| erunyauve ЗДЕСЬ НЕКОГДА БЫЛ СВЕТ |
|
|
- - Да, долго я буду рассказывать историю, как девушка и Смертный сделали из нас посмешище! – саркастически заметил Келегорм. Куруфин сверкнул глазами на брата. - Не напомнить ли тебе, что во всем виноват твой пес? - Не пес, а ты - так легко одолел тебя смертный, - парировал второй. Он придвинул младшему брату кружку отвара ивовой коры. – Пей, - буркнул он, скрывая заботу. «Моим товарищем ты был, во всех делах – злых и добрых» - думал старший, пытаясь изгнать из памяти воспоминание о стекленеющих от хватки Берена глазах брата. Лицо Куруфина, смотревшего на него, было непроницаемо. – «Что скрывает пламя в твоих глазах, брат? Я боюсь глядеть слишком пристально: безумие, что я могу найти там, должно быть, отражение моего собственного.»
- Келегорм, присмотри за своим братом немного, чтобы твоя мать могла отдохнуть, - велел Феанор, давая Келегорму новорожденного сына с бережностью, которой Келегорм никогда бы не заподозрил в отце. - А почему Маэдрос или Маглор не могут за ним присмотреть? – заныл он, раздосадованный, что пропадает день, который он собирался провести с Оромэ. - Потому что ты здесь, а они нет, и тебе уже давно пора помогать заботиться о твоих братьях. Поняв по голосу отца, что терпение его истощилось, юный эльф не осмелился спорить дальше. Смирившись, он взял младенца. От Куруфина пахло молоком и мамой. Келегорм видел своего нового брата лишь у нее на руках; до нынешнего дня ему не позволяли держать младенца самому. Мягкий черный пух покрывал головку новорожденного, серые глаза с любопытством глядели вокруг – так несхоже с Карантиром, краснолицым и скандальным даже во младенчестве. Придя к выводу, что этот незнакомец угрозы не представляет, Куруфин начал ерзать и махать ручками, пока не добрался до соломенных прядей брата. Феанор почтил пятого сына собственным отцовским именем; то был сын, которого он ждал, тот, что унаследует его искусство и страсть. Уже сейчас, гордо сказал им Феанор, у малыша сильная хватка. И впрямь, уныло подумал Келегорм и, морщась, отцепил крошечные пальчики от своих волос. Поспешно он отодвинул свой стул подальше. - Вот это его, быть может, отвлечет, - Маэдрос неслышно подошел сзади, держа в руках сработанную Феанором вертящуюся игрушку. Келегорм покачал игрушкой высоко над своим маленьким братом, взгляд которого приковали блестящие камни на обманчиво тонких серебряных цепочках – тонких, но достаточно прочных, чтобы выдержать атаки четверых мальчишек одного за другим. Коса медленно соскользнула с плеча Келегорма и закачалась перед младенцем. - Ай! – взглянув вниз на маленькое существо, вцепившееся в его волосы, он был уверен, что Куруфин смеется над ним.
Келегорм сторожил первым и ходил взад-вперед в темноте, притушив костер. После встречи с Береном и Лучиэнь они пересекли Димбар и достигли края Нан Дунгортеб. Он бы предпочел пересечь эту мерзкую землю в один день, но с единственной лошадью это вряд ли было теперь возможно. И все же, пауки были не так проворны зимой, при ярком без дающей тень листвы свете. В какой уже раз он пожалел, что они не пошли на юг к Карантиру и Амроду на Амон Эреб. Маэдрос едва ли окажет им радушный прием, узнав о том, что они сделали. - Мы можем сплести историю поискусней, если расскажем ему сами вместо того, чтобы дожидаться, когда до него доберутся вестники от наших кузенов. И мне не улыбается жить на деревьях с мориквэнди, - возразил Куруфин на уговоры отправиться на Амон Эреб. – Теплая постель и хорошая еда и питье, какие мы найдем на Химринге, больше мне по вкусу. Шорох в кустах привлек внимание Келегорма, и он повернулся, ожидая Хуана, но то была лишь лиса. Он опустился на колени и заговорил с ней, как некогда научил его Оромэ, но лиса продолжала держаться настороженно и не подошла к нему. Боль утраты шевельнулась в сердце; хотя он все еще разгневан был на Хуана, но ему не хватало пса в эти одинокие ночи. Итиль скрылся за горизонтом – Тилион, вечно преследующий Ариэнь; ночь почти окончена. Келегорм вернулся к огню, завидуя безмятежному сну Куруфина, безмятежному, несмотря на то, что тот лишился сына и подданных. Злые дела сотворили они своими руками; еще большее зло сотворят, чувствовал Келегорм. «А ты осмеливаешься спать с невинностью ребенка» - подумал он, стоя на Куруфином, в неверном свете костра. – Брат, мы и вправду разбиты, - прошептал он.
Куруфин потерялся. Он ускользнул от Маэдроса, надеясь разыскать Келегорма в лесу, но в спешке забыл дорогу, которой пришел. Слишком часто старшие братья оставляли его дома, отправляясь на охоту или к своим кузенам. - Когда подрастешь, - обещали они. Лишь Келегорм, казалось, не считал его помехой, но сегодня не взял его с собой, и Куруфин беспокойно ходил по дому, мечтая о мести. - Куруфин, ты что там задумал? – Нерданель слишком хорошо знала это выражение на лице сына. - Келегорм не позволил мне поехать с ним. - А, малыш, то был не его выбор, но веление Оромэ. Поищи Амбарусса; их тоже оставили дома. - Они младенцы, - ответил он с презрением, хотя это была лишь часть правды. У близнецов были свои секреты, и они редко допускали его в свои игры. Нерданель просительно повернулась к старшему сыну. Маэдрос вздохнул и позвал своего маленького брата. - Пойдем, малыш, погуляем. И вот он заблудился. Или, может быть, нет – потому что впереди он услышал знакомые голоса. Крадучись, он пошел вперед и оказался на краю лощины. Оромэ сидел, скрестив ноги, львица Меж тем Маэдрос, бормоча все проклятия, какие знал, искал маленького брата. Мальчишка еще не научился как следует ходить по лесу, и идти по его следу было нетрудно. Увидев брата, он ужаснулся. Видя тревогу старшего брата, Куруфин закричал от страха, лев бросился вперед, а вала, быстрый словно ветер, отозвал зверя. Маэдрос, весь белый, обнял рыдающего мальчика, слишком перепуганный, чтобы отругать его. Келегорм появился следом, Куруфин вытер слезы, сослужившие свою службу – сочувствия Маэдроса он добился. Он не хотел, чтобы Келегорм считал его трусом. Клыки льва оставили лишь царапину, и Келегорм насупившись, осмотрел рану. - Разве ты не должен был присматривать за ним? – спросил он Маэдроса, довольный, что его безупречный старший братец хоть раз получит взбучку.
Во тьме Куруфин прислушивался к ровному дыханию брата. Маэдрос всегда был послушным сыном, но после сожжения кораблей и гибели Амраса Ночной воздух был холоден; как всегда, холодней всего перед самым возвращением Анор. Он погрел руки над огнем, красноватый свет играл на его бледном лице. - Как подходяще, - подумал он сардонически. В тумане, поглотившем его, когда Берен его душил, знание пришло к нему, знание, которого он не мог избежать. Долгое время он проведет в залах Мандоса; руки его омыты в крови – собственного брата, телери Альквалондэ и нолдор, которым пришлось пересечь Хелькараксэ; двоюродного брата, и, если повезет, этого самонадеянного смертного. Клятва была его совестью; его сердцем, увядшим знаком жизни, которой он жил когда-то.
- Быть может, ты остановишься на миг и подумаешь об этой Клятве, и об этом безумном походе? Ибо они приведут тебя к гибели, вернонья Куруфин даже не оторвался от сборов. Весь Форменос охвачен был спешкой. Феанор боялся, что его менее решительные братья и их последователи дрогнут, если не выступят в путь немедленно. - Что здесь обдумывать? Клятву нельзя нарушить, и никто не будет сожалеть о том, чего нельзя уже изменить. - Тогда судьба твоя решена. Но ты не решаешь мою. Я останусь с твоей матерью Теперь он помедлил. Хороша она была, хотя глаза ее наполняла печаль. - Ты забыла собственную клятву? Ты забыла, что судьбы наши связаны так же нерушимо, как наши феар? - Я никогда не приносила клятв судьбе, которую ты избрал, - она поцеловала его, и он почувствовал соленый вкус ее слез. – Не делай этого, Куруфин. Я не могу пойти с тобой, и не могу вынести, что ты уйдешь от меня. - Тогда ты должна выбрать что-то одно, ибо я не покину отца, - он отвернулся от нее, не желая, чтобы Мартасинель - Небольшой выбор ты оставляешь мне, - ответила она горько. – Я не последую за твоим отцом, и если это разлучит меня с тобой, значит, так тому и быть. Гнев его вспыхнул, выжигая боль, которую он чувствовал. - Тогда разреши мне облегчить твой выбор и освободить тебя от уз, которых не желаешь более, - грубо он сдернул золотое кольцо с ее пальца. - Куруфин! Это не в твоем и не в моем праве. Надменен ты и твой отец стали, если полагаете себя превыше законов валар. - А ты? Ты оставляешь мужа? Не претендуй на праведность, которой не обладаешь, - ответил он. Мартасинель потеряла терпение. - Ничего в моих брачных обетах не требовало от меня отвергнуть валар или следовать за тобой на бессмысленную и верную смерть. Я не вассал тебе, Куруфин. - Воистину, иначе бы ты оставалась мне верна. Наш сын, по крайней мере, думает иначе, - он холодно улыбнулся; то, что их сын согласился покинуть Аман, было еще неизвестно ей. Келебримбор тоже шел неохотно, но в конце концов не устоял перед резкими отцовскими упреками. Губы ее стали тонкой белой линией. - Ты не заберешь моего сына; он не давал Клятвы, он не связан обязательством. -О нет, но связан, однако же, верностью родичам, которую тебе едва ли понять, - ответил Келегорм, входя в комнату. Брат с сестрой обменялись холодными взглядами, вспоминая долгие годы ревности и ненависти. – Как я понимаю, твоя верная жена поползет обратно в Тирион, презрев свою великую любовь, - усмехнулся он презрительно. - Любовь – это то, чего тебе никогда не понять, Келегорм. При всей красоте лица твоего никогда жена не согреет твою постель, и никогда не будет у тебя сына, - с этим проклятием Мартасинель вышла и не обернулась более. - А, отважна она, быть может, но вероломна. Не горюй по ней, брат. Куруфин взглянул на него. - Я не горюю.
Они были обречены тогда, думал Келегорм. Было еще темно, поскольку они надеялись, выйдя рано и в полной мере использовать светлые часы – свет был большим преимуществом в Нан Дунгортеб. Брат его молча глотал чай; казалось, на обоих нахлынули воспоминания. «Воспоминания, для тех, кто проклят как ты и я, ни к чему хорошему не ведут» - подумал он. - Давай поспешим, покуда пауки спят, - вставая, предложил Келегорм. Бледный свет рос на востоке, и Анор недолго будет на небе в зимний день. Они свернули лагерь и вновь взобрались на коня Келегорма, который раздраженно мотал головой, невольный двойной ношей. Фаэлхалл нес хозяина в полном вооружении на войну, и два эльфа с небольшой поклажей едва ли были тяжелы ему. Своенравный конь, однако, не упустил случая раздраженно фыркнуть, словно напоминая обоим, что ему приходится платить за их безрассудства. Нет, проклятие Мартасинель и вправду легло на него, понял Келегорм. Сердце его увяло тоже. Вожделение, и только вожделение толкали его к Лучиэнь. Никогда вновь дева не встанет между братьями, ибо один оставался связан неразрывно с забытой женой, а второй обручен был лишь с Клятвой насилия и вожделения.
Хотя склонности их сильно различались – Келегорма влекло к Оромэ, Куруфина – к Аулэ – редко можно было встретить одного из братьев без другого. Но теперь что-то встало между ними. Или кто-то – эльфийская дева с серебристо мерцающими черными волосами - и вскоре жгучая ревность отравила сердца нареченной Куруфина и его брата. Куруфину это сражение за его сердце казалось забавным, и иной раз он намеренно сталкивал их друг с другом. За это Маэдрос жестко выбранил его. - Разве ты не чувствовал то же самое, если бы Келегорм отдал кому-то свое сердце? Младший пожал плечами. Он знал, что не нуждается в брате так, как Келегорм нуждается в нем. В то время Оромэ, сердце которого тронуло одиночество Келегорма, подарил ему Хуана. Первый пыл любви прошел, и связь меж братьями оказалась в конце сильнее, чем между мужем и женой.
«Теперь мы оба лишены того, что любили, брат, кроме друг друга» - подумал Келегорм, чутко вслушиваясь в движения леса, ощущая множество глаз, злобно следящих за путниками. - Ты мрачен, - заметил Куруфин. - А ты нет? Скажи мне, что у нас есть, что может ободрить нас? Земли наши захвачены врагом, которого мы поклялись победить и однако же, боимся бросить ему вызов. Смертный безумец все еще ходит по земле, как я думаю, либо эта красавица не дочь майа. Народ наш оставил нас, даже сын твой, - он ощутил, как руки, держащиеся за него, внезапно сжались. – А, наконец я нашел то, что все еще может достичь твоего сердца. Или ты сожалеешь лишь о потере того, что тебе принадлежало? Куруфин пожал плечами. - Я потерял его, когда наш прекрасный кузен заморочил ему голову. Слишком долго он слушал, как Финрод чернил нас «Ты потерял его в Альквалондэ, брат, хотя ты этого и не понял» - подумал Келегорм.
Увидев, что из кузни поднимается дым, Келегорм взобрался на холм, Хуан бежал рядом. - Куруфин! Приведи себя в порядок, ибо к нам в гости дама. Он заглянул внутрь, и в дрожащем от жара воздухе поначалу невозможно было различить черты эльфа, работавшего внутри. - Ищи в другом месте, ибо мой отец не здесь, - ответил Келебримбор не поднимая головы. – Он ничего не создает в эти дни. Но Келегорм не уходил – ему вспомнились лучшие времена, когда он наблюдал, как работает отец, а позже брат. Глаза Келебримбора горели теперь так же, как глаза Куруфина в те дни. Так же, как горели глаза Куруфина в залитой кровью Альквалондэ. И как мои, признался себе Келегорм. Но в глазах Келебримбора тогда не было этого огня. Он не был прикован к проклятым Сильмариллам, как они; вместо того в глазах его был ужас, даже в то время, когда невинные падали под его ударами.
«Нет, брат, ты потерял его тогда, как я Хуана в лесах Бретиля» - думал Келегорм. Куруфин обменял созидание на разрушение, как Келегорм – доверие лесных тварей на вероломство по отношению к собственным соплеменникам. И теперь прошло пятьсот лет, а они ничуть не приблизились к тому, чтобы вернуть Камни. Нет, победа в эти дни осталась за Морготом, ибо они потеряли куда больше, чем обрели. А хуже всего, что он и его брат не чувствовали никаких сожалений, кроме одного – что им не удалось исполнить их Клятву. Слезы без числа обещал им Мандос. Ни одной слезы не пролили оба – ни от любви, ни от горя, ни хотя бы из жалости к себе. Когда, гадал Келегорм, слезы польются, и остановятся ли они, однажды начавшись?
Авторские примечанияЗаглавие рассказа взято из речи Феанора в Тирионе после гибели Дерев. Да, в мире Толкиена существовали львы, или по крайней мере, можно предположить, что существовали, поскольку в Этимологиях есть квенийские и синдарские слова со значением «лев». муж мой (квенья) Жена Куруфина не названа Толкиеном по имени, но в «О гномах и людях» сказано, что она не последовала за ним в изгнание. Финрод бы никогда так не поступил, раз принял братьев как гостей в своем доме, но Куруфин, разумеется, подозревал бы его в подобном.
Перевод Туилиндо |
|
|
|
