Избрать меч

Новое творение отца вызывало неясное беспокойство в душе Нельяфинвэ. «Ничто, созданное отцом, не должно изумлять меня, - подумал он, - ибо разве он не величайший из мастеров нашего народа?» И впрямь, таланту Феанаро не было соперников – его самым прославленным творением, Сильмариллами, восхищались даже валар. Но Нельяфинвэ никогда не видел ничего, подобного этому, и не уверен был, как к нему отнестись.

Выглядело это как разновидность ножа – очень длинного, примерно с руку Нельяфинвэ. Но клинок был шириной почти в ладонь, и странный нож заточен был с обеих сторон, в отличие от кухонных и охотничьих, к которым он привык. И рукоять тоже была странной; два плоских металлических выступа отходили в стороны перпендикулярно лезвию в том месте, где оно соединялось с рукоятью, чего у кухонных ножей не бывает.

- Верно – я забыл, что ты никогда не видел их прежде, - Феанаро мрачно усмехнулся. – Это меч, Нельяфинвэ. Я сковал мечи и кольчуги всем вам, и себе тоже. Мелькор потрудился, распуская лживые слухи о нашей семье. Я боюсь, что иные из нолдор - те, что слушают его и моих так называемых верных братьев, со временем поверят этой лжи и поведут себя соответственно. Наша жизнь однажды, быть может, будет зависеть от этих мечей. Вот почему я хочу, чтобы вы научились владеть ими.

- Ты желаешь, чтобы я научился владеть мечом? Научился… научился… - Нельяфинвэ не мог заставить себя закончить фразу. Через секунду он совладал с собой и продолжил уже более спокойно:

- Но это Аман, отец! Валар позвали нас сюда, чтобы мы были в безопасности, и во все то время, что наш народ обитал здесь, нам ни разу не было нужды прибегать к оружию. Никто никогда не забирал здесь жизнь другого! Этот… меч… это осколок прошлого, валар учили наш народ делать такое, чтобы мы могли защититься от нападений низких тварей…

- Мелькора, - докончил отец, - что свободно ходит меж нами, искажая и отравляя сердца нолдор здесь, как некогда искажал тела обитателей Арды, давным-давно. О, он говорит, что исправился; что хочет помочь нам, учить нас, стать нашим другом – но я зорче, чем он думает, и вижу сквозь покаянную маску черноту души, что он скрывает под нею. В Амане безопасно, говоришь ты. Я скажу – не безопасней, чем у Вод Пробуждения, пока тот, кто всегда ненавидел наше племя, свободен идти куда пожелает. Если ты ценишь свою жизнь и жизни своих близких, то научишься обращаться с ним, - Феанаро протянул сыну меч. – Возьми его, Нельяфинвэ. Теперь он твой. Научись владеть им как следует.

Нельяфинвэ протянул руку, взял меч и повернул его, так что свет Дерев, струившийся в ближнее окно, пламенем сверкнул на клинке. Меч был тяжел, хотя не настолько, как он ждал, и удивительно – он словно сразу же стал частью его самого, словно рукоять слилась с ладонью – странное, созданное из металла, продолжение его руки, его «я». Он вздрогнул и разжал руку; меч с громким звоном упал на пол.

- Я много раз убивал, когда мы охотились с братом моим Туркафинвэ. Зверей. Одно дело убить зверя из нужды, для того чтобы прокормиться, совсем другое забрать жизнь такого же как ты. Я отказываюсь делать это – я не возьму меч.

Феанаро наклонился и бережно поднял брошенный меч, затем с любовью положил на стол.

- Я говорил с людьми моего отца, теми, что как я знаю, преданы мне - старшему сыну и законному наследнику. Один из них рожден у Куивиэнен; он скоро придет учить всех вас владеть этим оружием.

- Ты не слышал, что я сказал, отец? – с отчаянием спросил Нельяфинвэ. – Ты не можешь заставить меня взять его.

- Возможно, нет, - ответил Феанаро, - но могу настоять, чтобы ты наблюдал за занятиями своих братьев.

Он взглянул в глаза своего первенца, и Нельяфинвэ вздрогнул от силы этого взгляда.

- В конце концов, Нельяфинвэ, ты овладеешь этим оружием и овладеешь хорошо. Ты сделаешь это, со временем, потому что я попросил тебя. Ты сделаешь это для меня.

- Мне не хочется говорить этого, Майтимо, но отец, возможно, прав, - сказал Канафинвэ. – Ты знаешь, я часто бываю в Тирионе…

- Да, и знаю также, почему, братишка, - поддразнил его Нельяфинвэ. – Скажи мне – что думает Аурель о том, что такая милая filit поет у нее под окном? Хочет ли она поймать ее и посадить в золоченую клетку, чтобы та услаждала ее слух?

Канафинвэ отвернулся, но Нельяфинвэ успел заметить, как густая краска разлилась по его лицу. Смеясь, он положил руку брату на плечо.

- Она прелестна, правда, Кана

, и я уверен, что вы будете счастливы вместе – то есть, если ты уговоришь ее ответить тебе согласием.

- Она ответила – вчера. Теперь я должен набраться духу поговорить с ее родителями, - ответил Канафинвэ. Он снова повернулся к брату, глаза его сияли. – Я поверить не могу, что она согласилась наконец. И как это мне так повезло?

- Я могу в это поверить, - ответил Нельяфинвэ, мягко погладив блестящие черные волосы. – Это ей повезло, Макалаурэ – она получит тебя. Я счастлив за вас обоих.

«Счастлив, - подумал он грустно, - но мне будет не хватать тебя здесь, братишка. Мы были вместе всю жизнь; будет странно наконец разлучиться».

После недолгого молчания Канафинвэ заговорил вновь.

- Как я сказал, я часто бываю в Тирионе – чаще всех вас, вы предпочитаете бродить по окрестностям с отцом или работать в кузне – и в последнее время видел, что многие в городе носят эмблемы или щиты с эмблемами. Словно бы хотят, чтобы все знали, кому принадлежит их верность, хотя не могут сказать ничего напрямую: ведь наш дед, в конце концов, по-прежнему неоспоримый правитель нашего народа. И чем дальше, тем больше эмблем наших дядей Нолофинвэ и Арафинвэ, а не отца. И Аурель говорила мне, что ходят отвратительные слухи; большинство считает, что наша семья чересчур горда и думает лишить сводных братьев отца принадлежащей им по праву любви Финвэ и изгнать их из Тириона.

- Но это бессмыслица! Отец, конечно, ссорится со своими младшими единокровными братьями, но кто же может думать, что наша семья способна по-настоящему причинить им вред. Да большинство из нас дружат со своими кузенами, хотя признаю, Карнистир не особенно любит сыновей Арафинвэ. И все знают о нашей дружбе с Финдекано – да он по сути мой седьмой брат! Пусть лишь вспомнят об этом - и сразу поймут, насколько глупы эти россказни.

- Ты думаешь? Я не уверен, Майтимо. Несомненно - то, как отец говорит о своих братьях, лишь добавляет этим диким сплетням правдоподобия; мы знаем, что он никогда не причинит им вреда, что бы ни говорил, но другие-то нет. Хотел бы, чтобы Финвэ вмешался и положил всему этому конец, - голос Канафинвэ был тих, - но до сих пор он ничего не сделал. Я спрашиваю себя – слышал ли он вообще эти ужасные разговоры, скорей всего, при нем никто не осмеливается их заводить, они знают, что отец – его любимец. Я боюсь, Майтимо; мне не хочется, чтобы кто-нибудь пострадал, но достаточно одного подогретого вином забияки, наслушавшегося россказней, на которые не стоило бы обращать внимания; и на тебя, на других моих братьев, на Аурель могут напасть, могут даже убить, и сейчас я ничего не смогу сделать, чтобы вас защитить. Я собираюсь научиться владеть мечом.

- Не могу поверить в то, что слышу, - ответил Нельяфинвэ. – Кана, ты всегда был самым мягким из нас. Ты никогда не любил драться, не слишком любил охоту – я до сих пор помню, как тебя передернуло в первый раз, когда ты перерезал горло оленю, я думал даже, тебя стошнит – и теперь ты собираешься научиться тому, как ранить, может быть, даже убивать подобных себе? Ты понимаешь, что говоришь, брат?

- Да, и я бы очень хотел обойтись без этого, - твердо ответил Канафинвэ. – Мне ненавистна сама мысль о схватке. Но еще более мне ненавистна мысль о том, что кому-то, кого я люблю, будет причинен вред. Так что я научусь сражаться и буду молить Манвэ и Варду, чтобы мне никогда не пришлось применить это умение всерьез. А ты, Майтимо? Как ты решил поступить?

- Я ничего еще не решил. Я сказал отцу, что не буду учиться этому искусству, и склонен держаться этого, но твои слова пробудили во мне беспокойство, братишка. Если ты хочешь учиться этому, дела, быть может, серьезнее, чем я думал, - признал Нельяфинвэ. – Возможно, мне следует поговорить с Финдекано, и может быть, с другими нашими кузенами, и побывать в Тирионе – поглядеть самому, как обстоят дела.

- Возможно, и следует, при условии, конечно, что кто-то из них все еще станет разговаривать с тобой, - ответил Канафинвэ; и в ответ на ошеломленный взгляд брата продолжил:

- Пришло время тебе самому пойти и увидеть, что творится, брат. Поедем со мной в Тирион, прежде чем ты окончательно примешь решение. Не исключено, что ты изменишь свое мнение.

Поездка в Тирион стала потрясением. После того, как Нерданель покинула дом, Нельяфинвэ постепенно все больше и больше брал на себя бывшие обязанности матери. Со временем он медленно превратился в домоуправителя; теперь он редко помогал Феанаро в кузне (младшие братья, особенно Куруфинвэ, заняли его место), проводя взамен этого время в бесконечных хлопотах – обед, порядок в доме, уход за садом и все то, что требуется, чтобы все в доме шло гладко, а живущие там были сыты и одеты. То немногое свободное время, что у него оставалось, он предпочитал проводить со своими кузенами Финдекано, Ангарато и Айканаро на охоте, в скачках или странствиях по просторам Амана. В сущности, Нельяфинвэ очень давно не был в городе, и в день, когда наконец вернулся в Тирион с братом, нашел его до неузнаваемости изменившимся.

Сам-то город конечно, не изменился. Он по-прежнему стоял на холме Туна, как стоял еще до рождения Нельяфинвэ. Улицы были все таковы же, как в его памяти, стены оставались белыми, а прекрасная Миндон Эльдальева все так же стремилась в небо. Но все это был лишь фасад; изменилась не наружность, изменился дух города. На дверях многих домов красовались теперь большие гербы – и большей частью это был звездный цветок Арафинвэ с алыми и оранжевыми лучами либо вызывающий серебряно-синий узор Нолофинвэ, а не Сильмарилл Феанаро. Многие также носили теперь на одежде вышитые эмблемы, а некоторые и щиты, украшенные гербами братьев Феанаро, хотя (насколько мог видеть Нельяфинвэ) ни у кого не было мечей. Враждебность пламенела во многих глазах, когда они узнавали сыновей Феанаро, и пусть лицом к лицу с братьями они помалкивали, Нельяфинвэ слышал, как за спиной у них с Канафинвэ шептали: «Осторожнее! Разве эти двое не дети Феанаро? Зачем, думаете, они пришли сюда? С чем, как полагаете, послал их отец?» Напряжение спало лишь когда они подошли ко дворцу их деда Финвэ; живущие по соседству явно поддерживали Феанаро и казалось, почти с облегчением приветствовали появление братьев. Поговорив с ними, Нельяфинвэ узнал, что хотя серьезных ссор еще не было, между некоторыми из более молодых последователей Нолофинвэ и Феанаро всего два дня назад вспыхнула пьяная потасовка. К счастью, никто не пострадал, и серьезного материального урона тоже не было. Участников со стороны Дома Феанаро пока что заперли по домам; Нолофинвэ, видимо, сделал то же самое со своими, но прошел слух, что Король Финвэ может скоро собрать совет, чтобы обсудить растущее в его народе волнение. Нельяфинвэ был очень рад вернуться к вечеру домой – дом, который он до того начал уже рассматривать как сжимающуюся вокруг него темницу, теперь казался скорее убежищем от безумия, расцветающего в Тирионе.

«Канафинвэ был прав; я понятия не имел, насколько плохо обстоит дело. Квенди нападают на Квенди – такое вроде бы немыслимо, и все же случилось, всего два дня назад! Возможно, Квенди, убивающие других Квенди – не столь невозможно, как я раньше думал?»- мрачно размышлял Нельяфинвэ на пути из Тириона. Все Квэнди знали, что их хроар, пусть и менее уязвимы, по сути своей не отличаются от хроар других существ, и могут стать жертвой насилия; хотя подобное никогда не случалось в Амане, но бывало прежде, когда их народ жил у вод Куивиэнен. Все дети, рожденные в Амане, слышали эти темные легенды. «Когда мы жили у Куивиэнен, мы страдали от ненавистных созданий Мелькора – но теперь он сам на свободе. Может ли он так извратить сердца моих соплеменников, что они по своей воле пойдут на столь отвратительное дело как убийство эльфа эльфом? Не знаю. Я все еще не уверен, что должен научиться искусству владения мечом, но думаю, мне не повредит понаблюдать за уроками Канафинвэ, раз уж он твердо настроен овладеть этим искусством, пока как следует все обдумаю».

Вот почему Нельяфинвэ стоял в пыльном заднем дворе и наблюдал за братьями - с затупленными учебными мечами они наступали и отражали атаки, а их учитель, которого привел Феанаро, давал советы и делал замечания.

- Нет, не пользуйся только кистью, - говорил он Канафинвэ. – Нужно, чтобы вся твоя рука участвовала в ударе.

Обращаясь к Куруфинвэ – тот после свирепого выпада едва не потерял равновесие:

- Ты слишком открылся сейчас, будь перед тобой настоящий орк, он бы разрубил тебя надвое. Не рвись в атаку столь беззаветно, ты становишься неосмотрителен.

Он наблюдал как Канафинвэ и Тьелькормо сошлись в учебном бою, то наступая, то отходя; Нельяфинвэ это казалось почти танцем, прекрасным, смертельным танцем стали и плоти. Он ощутил, что дыхание его ускоряется, тело слегка напряглось, а поле зрения сузилось, пока весь мир не свелся к двум сражающимся и их мечам, взлетающим и опускающимся, делающим выпады и парирующим их, к звуку стали, сшибающейся со сталью в спертом воздухе…

Внезапно его вырвал из этого состояния вскрик Канафинвэ и одновременный крик Тьелькормо:

Атака Тьелькормо была такой быстрой, что за ней почти невозможно было уследить, и затупленный клинок внезапно на миг коснулся незащищенной груди Канафинвэ. Один миг невнимательности, и Канафинвэ проиграл схватку. «И будь этот клинок не затуплен, мой брат лишился бы куда большего, чем победа» - в ошеломлении понял Нельяфинвэ. Та же мысль явно пришла в голову и его брату, оцепенело глядевшему на Тьелькормо.

- Очень хорошо, Тьелькормо, - буднично заметил их учитель. – Ты очень красиво использовал момент, когда Канафинвэ раскрылся. Канафинвэ, у тебя все шло хорошо до тех пор, пока ты не попытался довести до конца эту атаку против Тьелькормо – ты так сосредоточился на ней, что перестал следить за своей защитой. В следующий раз жди, когда момент атаки сам придет к тебе. Искусство не столько в том, чтобы создать брешь в обороне противника, сколько в том, чтобы использовать неизбежные просчеты противника, когда он устанет или расслабится. Ну, попытайся еще...

Позднее в тот день, в одиночестве своей комнаты Нельяфинвэ взял меч, скованный для него отцом, меч, которого не касался с того дня, когда Феанаро приказал ему научиться владеть им. Он лежал в углу, забытый и ненужный; теперь Нельяфинвэ почувствовал, что линии меча, такие изящные, чистые и смертельные, завораживают его. Металл клинка мерцал в серебряном свете Тельпериона; меч казался почти что живым, казалось, он взывал к нему. Возьми меня в руки, ведь я твой, казалось, шептал он. Почти не осознавая этого, Нельяфинвэ протянул руку и сжал рукоять. Вновь он ощутил странную, будоражащую связь меж собой и этим созданием отцовских рук, чувство, что неким странным образом меч – продолжение его самого. Не думая, он начал повторять упражнения, которые делали его братья во дворе, вначале медленно, потом быстрее – вперед, назад, атака, отражение удара… Наконец он устал и остановился, полный непонятного возбуждения. Он убрал меч, на сей раз бережно положив его рядом с одежным сундуком, а не просто сунув в угол, и наконец приготовился лечь спать; сны его в тот день наполняли сверкающие клинки и звон стали.

День за днем Нельяфинвэ сосредоточенно следил за уроками братьев, не принимая активного участия, а затем втайне часами тренировался перед сном у себя в комнате. Он чувствовал, что разрывается надвое: часть его еще помнила, что назначение этого изящного танца - приносить смерть другому живому существу, и в ужасе отшатывалась; но с каждым днем ему все больше приходилось бороться с растущим желанием присоединиться к братьям. «То, что я хочу научиться этому, еще не означает, что я когда-либо использую свое мастерство для того чтобы оборвать жизнь другого, - на таких мыслях он ловил себя. – Меч, в конце концов, лишь орудие и ничего более – а орудием управляет воля мастера, не наоборот. Если я откажусь учиться, не означает ли это, что где-то в глубине я не доверяю себе, не верю, что смогу мудро распорядиться своим даром? Не должен ли я быть лучшего мнения о себе? Когда я сознательно причинил боль кому-либо?» Но хотя он ощущал, что желание принять участие в занятиях все растет, что-то по-прежнему удерживало его. И так он оставался в стороне, наблюдая и томясь, до решающего мига, покончившего с его ожиданием.

Невольной причиной стал Куруфинвэ. Хотя, не считая близнецов, еще не достигших совершеннолетия, он был самым младшим из них, его таланты были уже очевидны – кузнечное и ювелирное мастерство еще не достигло уровня Феанаро, но уже превосходило искусство старших братьев, чье ученичество длилось куда дольше. Он обладал также разительным сходством с отцом, столь же искусен был в словах, и, несмотря на молодость, уже привлек внимание не одной девушки; в душе Нельяфинвэ был уверен, что Канафинвэ не единственный из его братьев, кто скоро обзаведется женой. Куруфинвэ также выказывал талант во владении мечом; и хотя несколько рисовался, постоянно выигрывал у близнецов, Канафинвэ и Тьелькормо; часто побеждал и Карнистира. Казалось, ни в чем нет ему равных, разве что в осмотрительности – ибо, хотя Куруфинвэ и был искусен в словах, когда хотел того, но часто говорил не думая.

В тот день Куруфинвэ опять сражался с Канафинвэ, отражавшим атаки младшего брата с решимостью, но без особого энтузиазма.. «Из всех моих братьев Канафинвэ менее всего любит упражняться в силе, и это сказывается, - думал про себя Нельяфинвэ, наблюдая. – Он просто чересчур мягок для этого, хотя наставник и говорит, что он достаточно овладел мечом. О, Кана – тебе бы танцевать с Аурель, не со стальным клинком!» Нельяфинвэ не было нужды пристально следить за поединком, чтобы знать, как он окончится, и он смотрел вполглаза, размышляя о своем, когда Куруфинвэ наконец, как и следовало ожидать, нашел брешь в защите Канафинвэ и нанес решительный удар. Нельяфинвэ почти не слушал последовавший разговор, как вдруг его внимание внезапно привлекли язвительные слова Куруфинвэ, брошенные удрученному старшему брату:

- Быть может, тебе в следующий раз попробовать сразиться с Майтимо – он тебе больше подойдет как противник.

Издевка Куруфинвэ, такая небрежная, задела столь же ощутимо, как и его меч; Канафинвэ опешил, Тьелькормо и Карнистир изумленно уставились на брата. «Братец, ты чересчур занесся! – подумал Нельяфинвэ гневно. – Лишь потому, что вообразил себя умелым фехтовальщиком, ты не получил права говорить подобные дерзости». Он вспомнил, как снисходительно Куруфинвэ обходился с ним в последние разы, когда он заглядывал в отцовскую кузню, и в сердце его затлел огонь. Подойдя к Канафинвэ и положив брату руку на плечо, он промолвил небрежно:

- Не расстраивайся, filit – это был комплимент!

Затем повернулся к Куруфинвэ, который неспешно двинулся было прочь, видимо, покончив на сегодня с тренировкой, и позвал:

- Маленький братец, pityanárë – не хочешь ли сразиться?

Куруфинвэ удивленно обернулся, на лице его ясно написано было недоверие.

- Я правильно расслышал? Ты хочешь сразиться со мной? Да ты и меча-то никогда не держал! Почему бы тебе не попросить Макалаурэ или Амбарусса; они научат тебя основам, и у них больше терпения выносить твою неуклюжесть новичка, чем у меня, - закончил он, отворачиваясь.

- Проиграть боишься? – ровно осведомился Нельяфинвэ. – Никогда раньше не думал, что ты трус, братец.

От этих слов Куруфинвэ залился краской и сердитыми шагами пересек двор.

- Что ж, будь по-твоему, Майтимо. Только помни – ты сам напросился на это публичное унижение, - вполголоса ответил он.

- Майтимо, не надо… - начал Канафинвэ, но Нельяфинвэ, улыбаясь, оборвал его:

- Все в порядке, filit, - разуверил он встревоженного брата. – Мы с Куруфинвэ просто собираемся немного дружески пофехтовать. Можно, я позаимствую у тебя меч? – Канафинвэ молча отдал брату свое тренировочное оружие. Взяв его, Нельяфинвэ с удивлением понял, что странная связь, которую он всегда ощущал меж собою и клинком, что дал ему отец, отсутствует – этот меч был просто куском металла, не частью его самого. «Отец сказал, что создал меч для меня. Значит ли это, что он как-то…настроен… на меня? Или он в каком-то смысле живой – подобно Сильмариллам?» На миг он почувствовал неуверенность – он уже привык к собственному мечу, а этот был столь иным. Но оружие было хорошо сбалансировано, пусть и непривычно, и после минутного колебания Нельяфинвэ шагнул вперед, остановился и кивнул своему рассерженному младшему брату.

Первые выпады привели его в замешательство, и Нельяфинвэ пришлось уйти в оборону. В его схватках с воображаемыми противниками ничто не подготовило его к схватке реальной, клинку, сотрясающемуся в руке при столкновении с клинком противника, дрожи, отдающейся в плече при каждом отражаемом ударе, облакам пыли, вылетающим из-под ног, запаху пота. Но затем он поймал ритм и расслабился, и ощутил прилив дикарской радости в душе. «Так вот как это – быть по-настоящему живым, - подумалось ему. – Вот что чувствует отец, когда создает свои чудеса? Когда создал Сильмариллы? Вот как это – иметь дар, тайное пламя внутри, гореть не сгорая? Вот для чего я рожден?» Он чувствовал, как зубы обнажились в беспощадной усмешке; внезапно тело стало легким, он двигался почти без усилий. Он продолжал отражать все более решительные попытки брата прорвать его защиту почти небрежно, ожидая, когда тот допустит просчет, ожидая, когда тот устанет. Куруфинвэ явно был ошеломлен, когда его первая атака против вроде бы неопытного брата почему-то не привела к успеху; теперь Нельяфинвэ казалось, что братец начинает отчаиваться. Его движения, поначалу плавные, стали резкими, а в какой-то момент их глаза встретились – и он побледнел и отвел свой взгляд. «Сожалеешь теперь, что хвастался, pityanárë? – удовлетворенно подумал Нельяфинвэ, начиная атаковать все более упорно. – Ты можешь считать себя мастером в других вещах, но в этом искусстве признанным мастером буду я – не ты. Хотя бы однажды, это будешь не ты!»

Внезапно Нельяфинвэ увидел просчет, которого ждал. Отозвавшись мгновенно, почти не думая, он ударил клинком по руке брата, так что тот вскрикнул от боли и выпустил меч; затем, прежде чем Куруфинвэ пришел в себя, Нельяфинвэ приставил меч к его горлу. Куруфинвэ стоял, застыв от ошеломления, явно не в силах поверить в случившееся.

- Полагаю, ты должен извиниться перед нашим братом Канафинвэ, pityanárë, - холодно сказал Нельяфинвэ; но увидев, как ошеломление на лице Куруфинвэ сменяется болью напополам со смущением, почувствовал, как уходит его собственный гнев. Отбросив меч, он подошел и обнял Куруфинвэ за плечи.

- Пошли, братишка, - сказал он. – Мы сравнялись. Пошли к остальным – время обедать, - и с этим он двинулся вперед, все еще обнимая брата, к остальным, по-прежнему стоявшим в ошеломлении.

До конца дня Нельяфинвэ продолжал вспоминать стычку с Куруфинвэ. Он явно расстроил брата, потому что тот был необычно тих за обедом, а потом сразу же скрылся в своей комнате. Нельяфинвэ скоро последовал его примеру; хотя остальные сгорали от нетерпения узнать, как ему удалось достичь такого мастерства без тренировок, он обнаружил, что почему-то не хочет рассказывать о своих тайных занятиях и о своем пугающем таланте, и, сославшись на усталость, скоро ушел к себе. Там он вновь начал вспоминать ощущения, что испытал во время схватки с Куруфинвэ. Он вспоминал радость, с которой отражал его все более лихорадочные удары, холодное удовольствие, которое испытал, приставив меч к горлу брата. Чувствуя тошноту, он вспоминал вспышку ликования, охватившую его, когда он услышал крик боли Куруфинвэ. «Если бы я держал тот меч, что дал мне отец, - в ужасе понял Нельяфинвэ, - а не тренировочный клинок, удар отрубил бы ему руку. Но нанося удар, я даже и на миг не вспомнил об этом» - он вспомнил внезапную бледность Куруфинвэ, когда их глаза встретились, и то, как его брат отвел взгляд. – «Или он не мог глядеть мне в глаза?» - гадал Нельяфинвэ. – «Что ужасное он увидел во мне?»

Его взгляд упал на меч, данный ему Феанаро, все еще лежащий там, куда он бережно положил его накануне. Свет Дерев отражался от клинка, смешанное золотое и серебряное сияние; на миг красота его проникла в сердце Нельяфинвэ, и он ощутил внутри тоску по нему, желание еще раз взять его в руки и стать с ним одним целым – металл и плоть, слитые в живое оружие. Он протянул было руку, но еще не тронув меча, сжал ее в кулак и отвернулся, вспомнив боль Куруфинвэ. «Мне все равно, если это страшное искусство – мой дар! Это не тот дар, какого я желал. Я всегда мечтал быть созидателем, как отец, как Макалаурэ и Куруфинвэ, а не разрушителем!»

- Нет, - прошептал он, глядя на прекрасный, смертоносный клинок, - я не возьму тебя в руки снова.

- Даже если я тебя попрошу? – тихо произнес голос позади него. Вздрогнув, Нельяфинвэ повернулся; в дверях стоял Куруфинвэ.

- Можно мне войти? – спросил тот. Когда Нельяфинвэ кивнул, он вошел и закрыл за собой дверь. – Я пришел извиниться, Майтимо.

- Ты не должен… - начал Нельфинвэ, но тот сделал нетерпеливое движение, заставив его замолчать.

- Должен. Мне не следовало говорить таких вещей ни тебе, ни Макалаурэ. Вы мои братья, а братья, как предполагается, должны любить друг друга, а не причинять боль. Я знаю, я всегда был горд; но сегодня гордость сделала меня жестоким, и ты был прав, сломив ее, - Куруфинвэ помедлил, глядя вниз, по-видимому, пристыженный, а затем продолжил, - я всегда любил тебя, Майтимо, но не думаю, что когда-нибудь по-настоящему уважал тебя – до сегодняшнего дня. И я сожалею об этом.

- Если единственный путь завоевать твое уважение - это сделать тебе больно, братишка, тогда мне этого не нужно, - ответил Нельяфинвэ. – Я сам возгордился, победив тебя сегодня – а какой у меня был повод для гордости? Кто гордится своей способностью причинить боль другому? Гордится своим умением убивать? Я не стану убийцей, Куруфинвэ!

- Не убийцей, Майтимо – защитником. Это твой настоящий дар, брат, не убийство. Когда ты сражался со мной сегодня, ты защищал нашего брата Канафинвэ, и единственное, что убито было, так это мое хвастовство. Но я боюсь, что искусство, которое ты явил сегодня, скоро понадобится для того чтобы защитить нас всех. Майтимо, в последнее время мне снятся тревожные сны. Что-то злое случится вскоре, я чувствую это. Я не знаю, что это будет, я не провидец. Отец тоже чувствует, мне кажется, вот почему он дал нам эти мечи – так, чтобы мы могли защитить друг друга в грядущие темные времена, - Куруфинвэ подошел к брату и, положив ему руку на плечо, сказал:

Нельяфинвэ вновь взглянул на дар, полученный от отца; свет Тельпериона прибывал, и клинок сиял холодным, ярким огнем. «Он сияет как Сильмарилл; Сильмарилл из стали» - изумился Нельяфинвэ. Желание вновь вспыхнуло у него в сердце, и в этом огне растаяло сопротивление; рука протянулась к мечу. «Я все же твой, в конце концов, - сказал он мысленно – одновременно и мечу, и своему грозному таланту. – Не предай меня» - и уступив своему сердцу, он, наконец, избрал меч.

«м аленькая птичка» (квенья)

Орфография авторская. У Толкиена – Кано.

«маленькое пламя» (квенья)